назад


Номер 138708, или Отец советской филокартии



Елена АЛЕКСАНДРОВА

Причудливы судьбы земляков — представителей старшего поколения, хлебнувшего сполна перипетии XX страшного века. Слушая их рассказы, думаешь: в условиях, в которые иной раз ставила людей судьба, подвиг — просто остаться человеком. А они ещё и учились, и строили, и любили…


С полковником в отставке М.С. Забочнем я встретилась в начале прошлого года, и, к сожалению, знакомство оказалось коротким: осенью Михаил Степанович скончался. Но остались записи нескольких бесед с ним (Забочень оказался столь незаурядной личностью, что одной встречи мне показалось мало). Незадолго до кончины Михаил Степанович просмотрел мои записи, так что за правильную передачу его рассказа ручаюсь.

— Родился я на Украине, в местечке Звенигородка (недалеко от родины Шевченко), — рассказывал Михаил Степанович. — В 1941 году закончил восемь классов, собирался в Киевский университет, на филфак. Началась война, Звенигородка моментально оказалась в оккупации. Немцы приписали меня к заводу, работавшему на фронт, но в 1943-м, едва исполнилось 18, угнали в Германию.
Через невольничий рынок в Бреслау, на котором представители предприятий отбирали для себя «остербайтеров», Забочень попал на угольную шахту. Работали там в нечеловеческих условиях, и он вместе с двумя ровесниками решился на побег.
— По зрелом размышлении, надежда добраться до родины, от которой чешский город Кервин отделяли 1000 км, была безумием, — рассказывал Михаил Степанович. — Но мы были молоды и наивны. Прячась днём и пробираясь по дорогам ночью, прошли за неделю 80 км, прежде чем были задержаны очередным патрулём. После короткого разбирательства немцы заявили, что мы нарушили закон рейха и будем отправлены в концлагерь, где обязаны трудиться «до полной победы вермахта».
Так Михаил оказался в Освенциме (на руке его до самой кончины был отчётливо виден порядковый номер — 138 708). Об ужасах фашистских концлагерей известно теперь всем, и повторять рассказ Михаила Степановича я не стану, ограничась одной подробностью.
— Условия были таковы, — рассказывал Забочень, — что многие заключённые «шли на провода», то есть бросались на окружавший лагерь провод высокого напряжения. Смерть была мгновенной.
Михаилу Забочню повезло — он выжил, пройдя Освенцим, а потом Бухенвальд, откуда и был освобождён в начале 1945 года советскими войсками. Его сразу забрали в армию: рядовым пехотинцем Михаил Степанович форсировал Одер у города Кюстрин, встретился с союзниками на Эльбе. После Победы решил связать судьбу с армией, окончил Киевское военное училище, потом — Ленинградскую академию связи. И именно в Ленинграде в полную силу вступил один из главных лейтмотивов его жизни: Михаил стал страстным филокартистом.
Знаете, что такое филокартия? Обратимся к 27-му тому Большой Советской Энциклопедии. На странице 408 прочтём: «Филокартия» (от греч. phileo – «люблю» и лат. karta – «исписанный лист»). Ф. зародилась в конце 19 века, когда художественная открытка стала известна как самый дешёвый вид почтового отправления».
Из этой же статьи узнаём, что первые иллюстрированные открытки были изданы в Германии и Франции в 1870-м, а в России в 1895 году. Первая же советская открытка отпечатана в ноябре 1917 года. Приводятся в статье и другие любопытные факты из области филокартии (проще говоря, коллекционирования открыток). А автор этой статьи БСЭ 1977 года издания, переведённой на многие языки, — М.С. Забочень, с 1960 года живший в Болшеве. К 2002 году уникальная коллекция нашего земляка насчитывала около 100 тысяч открыток разных времён и народов.

— Моё увлечение открытками началось ещё в школьные годы, — рассказывал Михаил Степанович. — Школа наша располагалась у рынка, и мы, мальчишки, интересовались разными диковинами. Стояли 30-е годы, многие «бывшие» перебивались продажей уцелевших вещей. В их числе были и открытки: дореволюционные, с тиснением, соломкой, позолотой… Мне, сыну каменщика, они казались осколками незнакомой жизни. Дома у нас таких вещей, понятно, не было, но в семьях нескольких знакомых имелись альбомы, бережно хранившие память о родственных и дружеских связях. Однако самую большую и экзотическую коллекцию я увидел в доме И.Н. Крашановского, выпускника Московского училища живописи, ваяния и зодчества, у которого стал учиться рисовать. Однако вскоре художника арестовали как «врага народа». Но со знакомством с собранием Крашановского во мне проснулся коллекционер, и до 1941 года я насобирал целый альбом, около 300 открыток. Как ни странно, он пережил ужасные военные годы, и я нашёл его в целости, вернувшись в Звенигородку.
Когда в 1956 году я поступил в Ленинградскую академию связи, филателия была ещё в разряде занятий «неодобряемых». Но после первой Международной филателистической выставки (в рамках Фестиваля молодёжи) организации коллекционеров — пусть не всесоюзные, но городские — были разрешены. Возникло подобное и в Ленинграде, и я сразу стал одним из самых активных членов. Постепенно обрисовался круг моих филокартических интересов: репродукции русских и зарубежных художников, портреты общественных и культурных деятелей, виды российских городов. Составилась и неплохая этнографическая коллекция.
В конце 50-х вышёл в свет сборник «Советский коллекционер» (ныне — ежегодник «Коллекционер»), членом которого М.С. Забочень являлся много лет. Потом было создано Всесоюзное общество филателистов (куда вошли и нумизматы, бонисты, филокартисты). В 1973 году вышла в свет книга Забочня «Филокартия» — первое подобное издание в Союзе. Как к автору этого сборника, к нему обратились составители БСЭ. Позже к помощи Забочня прибегла составитель альбома «Художественная открытка» М. Чапкина (около трети представленных в этом объёмном, красочном издании открыток — из его коллекции). Самым же солидным сборником, автором которого он стал, была «Украина в старой открытке» (Киев, изд-во «Криница», 2000 год). Королёвцам же скорей могли попасться на глаза репринтные открытки, отпечатанные с оригиналов коллекции Забочня в нашей муниципальной типографии несколько лет назад.
Знакомство с малой частью коллекции земляка произвело на меня сильное впечатление: дух времени застыл здесь, преломившись сквозь эту своеобразную призму. Ведь сентиментальные открытки начала XX века так же похожи на творения художников времён Первой мировой, как те — на почтовые карточки времён НЭПа, или на «сталинские», на «брежневские». Поучительная и нагляднейшая иллюстрация к отечественной истории. Дальнейшая судьба коллекции Михаила Забочня пока не ясна, но наследники коллекционера не против переговоров с представителями заинтересованных музеев.

В оформлении страницы использованы материалы журнала "Украинское обозрение",
статья " Номер 138708 или Отец советской филокартии" опубликована на сайте www.mosoblpress.ru



назад


Hosted by uCoz