| |
Родился Петр Николаевич
26 мая 1923 года в с. Нагорный Иштан Томского района в семье служащего.
Учился в Моряковской СШ. В 1942 г. был призван в армию, учился в
Киевском военном училище связи (эвакуированном в Красноярский край).
Получил специальность командира кабельно-шестовых рот (КШР), затем
окончил курсы радистов в Москве. Боевое крещение принял в 5-м батальоне
связи 2-го артиллерийского корпуса РГК (Резерва Главнокомандования) в
Калининской области. Служил в 10-й дивизии РГК, затем до окончания
войны – в 162-м ГАБе (гаубичная артбригада). Участвовал во взятии
Кёнигсберга. После демобилизации окончил Томский железнодорожный
техникум, работал старшим механиком на станции Инская Новосибирской
области. Затем вернулся на военную службу, получил новую специальность
– специалиста локационных станций. Служил на Дальнем Востоке.
Вернувшись в Томск, поступил в отдел связи управления госбезопасности,
через несколько лет перешел в УВД начальником узла связи.
Награжден
двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени,
медалями «За боевые заслуги», «За взятие Кёнигсберга», «За Победу над
Германией», и многими юбилейными медалями (более двадцати).
Полковник в отставке.
Я до армии с аппаратом Морзе был знаком, морзянку
знал, – мечтал, чтобы скорее на фронт попасть. После окончания училища
и курсов в Москве стали нас, радистов, по частям «разбирать». Попал в
5-й батальон связи 2-го арткорпуса прорыва РГК. Корпус занимал позиции
в Калининской области, и всю зиму 42–43-го годов там провели. То
вперед, то назад. Корпус в боях потрепали, и в марте направили на
формировку. Я был радистом III класса, сержантом. Части формировались,
а мы снова учились. Потом в составе 162-го ГАБ прибыл в Брянскую
область, под городок Карачев.
На фронте был начальником радиостанции
малой мощности. Связь называли «нервом армии». Нашей задачей было
поддерживать связь с другими радиостанциями, с
аэростатами-корректировщиками огня, с танкистами. Во время
обороны соблюдалось радиомолчание, а в наступлении начиналась
жаркая работа.
Был случай: танковая рота свои координаты не указала,
и по ней наша же артиллерия ударила. Приехал командир танковой роты –
разбираться. Понял, что сами виноваты. Говорит: у меня танки ИС, броня
такая, что снарядов не боится. Они только почиркали, и всё. Я, говорит,
фауст-патронов боюсь… И действительно, видел я танк после взрыва
фауст-патрона. Патрон вызывает детонацию боекомплекта, танк
распадается, как игрушечный, башня отдельно, гусеницы отдельно…
Еще
такой эпизод помню. После артподготовки первыми шли штрафбаты, и только
за ними – пехота. Однажды видим – бежит с поля боя штрафник. Поднял
руку – она в крови. А сам радуется, кричит: «Видите, я кровью вину
искупил!».
В 1944 г. эшелоном нас перебросили в Волковыск. Там
разгрузились и двинулись к фронту. Начали наступление в августе,
перешли границу с Восточной Пруссией западнее города Трайкенен. И тут
немец нас остановил. С октября стояли в обороне, уже на территории
Пруссии. До января наступать нельзя было – земля раскисла, аэродромы.
Новый
год встретили вдвоем с напарником. Дело так было – новый блиндаж
построили, и командир нам сказал: езжайте обживать, скоро наступать
будем. Ну, встречаем, с кашей, – больше ничего не было. И вдруг –
грохот, выстрелы. Мы выскочили, смотрим: бьют со всех сторон в небо, и
только трассирующими, цветными, да ещё ракеты осветительные – фейерверк!
13
января – артподготовка, мы двинулись в наступление. Взяли города
Гумбинен, Прейсиш-Эйлау, – и уже не останавливались до самой Победы.
Наша
часть штурмовала Кёнигсберг с юга. Штурм продолжался три дня, – и вошли
в город. А немцы говорили что город и за три месяца не взять. Вошли,
начались уличные бои. Город стоит на реке Прегель, посреди реки –
древний королевский замок, цитадель. Эта цитадель нам покою не давала:
немец бил и бил оттуда по наступающим войскам. Всё вокруг горит, помню,
пилотку натянешь на уши, – и бежишь сквозь огонь…
После Кёнигсберга нам дали немного отдохнуть и
направили в порт Пиллау. Пиллау стоит на берегу залива, на выходе из
залива – песчаная коса Фрише-Нерунг. Тянется от самого Данцига: три
километра в ширину, 90 – в длину. Лесом поросла – сосной и орешником.
Там группировка немцев находилась – остаток группы «Земланд». Наши
войска наводили понтонный мост, – немцы обстреливали с косы. Тогда наши
артиллерия и авиация так ударили, что весь лес «сбрили».
На этой
косе вся наша 10-я дивизия оказалась, – медленно продвигались в сторону
Данцига. Коса вся заминирована, под песком мин не видно, – очень много
наших погибло. Самый конец войны, последний месяц, – обидно… Всё же
продвинулись мы до выхода с косы, остановились. Три дня стоим – тишина.
Я как раз на дежурстве был на радиостанции. Ну, уже начало мая, все
чувствуют, войне конец. На дежурстве скучно, хочется и музыку
послушать… И вдруг слышу – немецкая речь. Я по-немецки плохо понимал,
но одно слово сразу уловил – «капитуляция». Я позвал переводчика, он
послушал-послушал, сказал: «Капитуляция!» – и убежал, эту новость
сообщить.
Тишина, никто к нам не едет. Мы рыбу на берегу собираем,
селедку – она всплыла, когда наши самолеты бомбили. А потом вдруг немцы
стали приходить. Идут с фляжками шнапса. Кричат: «Гут! Гитлер капут!».
Наши командиры их гонят, – никакого братания!
И правильно: они
напоследок еще повоевать хотели. Сидим мы в их блиндаже, а они
просочились слева и справа. Командир бригады командует: «В ружье!
Вызвать огонь на себя!»
Рядом минометчики стояли, быстро сориентировались, стали бить заградительным огнем, – отогнали немцев.
7
или 8 мая командир объявил: с 23.00 любой огонь прекращается. А по
какому времени – непонятно. Ну, солдаты рады. Тепло, расположились на
лужайке, ждут, когда «23.00» наступят. И вдруг немцы такой огонь
открыли. Мы в этот момент в рыбацком домике сидели, трое выскочили на
крыльцо, – и тут же полегли.
Потом наши послали к немцам
парламентеров. Они их расстреляли. Тогда получаем новую команду:
зарядить орудия и миномёты и о готовности доложить. Наконец, немцы
начали сдаваться. Выходят с оружием, бросают в кучу, – целые горы
набросали.
Помню такой случай. Поехали мы, человек 8, на «студике»
(«студебеккере») в польский порт Гданьск. Едем – навстречу женщина
выбегает и кричит что-то. Наш переводчик говорит: «Там старик кого-то
топит…». Мы повернули, подъезжаем. Точно – топит! Оказывается,
старик-немец свою семью утопить собрался. Говорит: русские идут, все с
рогами! Старуху к себе привязал, повел топиться. А дочь привязать не
смог, она вывернулась, сбежала…
Дивизию назад, в Кёнигсберг отправили. Там месяца
полтора мы жили в здании немецкой спортивной школы. А в июле нашу
бригаду отправили в Белоруссию, в город Старые Дороги Бобруйской
области. До войны там танковая дивизия стояла, бараки оставила, – в них
нас и разместили. Уже холода настали, а в бараке длиной метров 50 –
одна печка. Холодно! Вода в ведре замерзала.
Нашу дивизию
расформировали. Всё оружие сдали, знамёна. Постепенно всех по домам
отправили, а нас, сибиряков, почему-то держат! Сибиряков в бригаде
человек 300 было. И вдруг нас на лесозаготовки отправляют. Вот для чего
держали… Еще полтора месяца лес валили. Помню, встретилась там молодая
женщина, по виду – городская. Оказывается, из Москвы сюда приехала:
замуж вышла. Мы удивлялись: как она здесь жить будет? Даже
электричества нет, в хатах лучинами освещались. Так после войны там
жили.
Много еще можно рассказывать, да всего не перескажешь. Был
контужен, осколком спину зацепило. Иной раз, кажется, только чудо
спасало…
Военные специальности мне после войны пригодились. Связь – нерв всей нашей жизни, а не только армии.
|
